Порно с фросей

Больше ничего ты ей брать не велел, все есть в доме Эти. Выехали уже на свету, люди видели и лошадь, и дрожки, и Фросю, сидящую рядом с мужем. На два дня деревне обсуждать хватит.В большом доме к приезду молодых Естай сделал перегородку, там осталась широкая низенькая кровать девчонок, на которой ты уже спал, сундук для вещей. Старик вышел навстречу приехавшим, и вы оба встали перед ним на колени.— Встаньте, дети мои, я принимаю вас как родных, других никого нет. Идите в дом, располагайтесь, а мы, Лаврентий, заколем баранчика по такому случаю.Мясо старик варил сам, подозвав Фросю: учись, это будет твоя работа. Фрося трепетно снимала пену с кипящего мяса, отодвигала из-под казана большие угли, чтобы убавить жар. Естай сидел рядом, курил трубку, давал советы. Мясо получилось сочное, мягкое и жирное. Старик долго молился, потом сели за стол.— Фрося, ты, как и Лаврентий, зови меня Эти, что значит отец. Кушайте мясо и благодарите Всевышнего, что он дает нам такие дары.Фрося присмирела, после ужина вымыла посуду, постоянно дергая тебя: где взять воды, куда вылить помои. Когда легли в постель, тебя окатила горячая волна: на постели Ляйсан я рядом с Фросей. Закружилась голова, ты старался не думать об этом, но мозг уже ухватился за такую зацепку и не давал покоя.Фрося придвинулась к нему, спросила:— Ты чо такой мокрый? Да у тебя жар! Обожди, я принесу холодной воды.А ты уже провалился в пустоту, которая всегда принимала тебя радостно и почти весело. Но сейчас навстречу опять вышел убитый в последнем бою ротный и сурово спросил, накормил

Чтобы отправил он своего человека в район и сообщил в милицию и в райком, крестный уважал Естая, должен знать его смерть.Тело Естая закрутили в крашеную кошму, тебе сказали, что иноверцы не могут присутствовать на похоронах, вы с Фросей со стороны поклонились и ушли к себе. После похорон ели мясо и пили сурпу, мулла велел подать на половину молодых поднос с мясом и пиалы с сурпой. Ты плакал, Фрося успокаивала и плакала сама.Утром приехали три милиционера, старший подал тебе пакет. Это письмо от крестного. «Гибель Естая Тайшенова — это большая трагедия. Ты приготовься, возможно, заведут уголовное дело на тебя из-за убийства бандитов, но не переживай, это была самооборона, хотя могут и привязаться. Я бы очень хотел повидать тебя, потому что, похоже, больше не встретимся. Я попросил начальника милиции, чтобы расследование завершили скорее, он пообещал. Буду торопить, чтобы закончили при мне. Имею сведения, что есть на меня донос в областные органы, если кому-то захочется, арестуют и расстреляют. Чтобы чужие не знали, пакет опечатал сургучной печатью. Прощай. Береги себя и жену. Твой крестный отец Савелий Гиричев».Ты не все понял сразу, но не за себя испугался, а за дядю, что его могут арестовать. За что? Меня — понятно, три трупа, тут не выкрутишься. Бейбул говорил, что у него кругом друзья, отомстят за его смерть, это уж как пить дать. А Фрося тогда как? Вот еще беда — пришла, откуда не ждали.Ты свернул письмо и положил в пакет. Долго смотрел на присохшие крошки сургуча по углам и по центру конверта, оказывается, не ты первый читал

Теплом месте у печки устроил ты постель старику, а Фрося сшила широкую занавеску. Ты один раз откинул занавеску, старик сидел на полу, а в коленях — красная подушка с наградами дочерей и сынов. Старик перебирал их сухими пальцами и что-то шептал по-татарски. Он не видел тебя, перед ним были его дети. Он не плакал, он рассказывал им свою жизнь и слушал их ответы. Ты опустил ткань и тихонько ушел к себе.Вечером управа точно такая же, как и утром, все сделали вместе с Фросей, она унесла молоко, вернулась, помогла плотнее прикрыть ворота. Ты повесил на пробой большой замок. Фрося ухватила тебя за шею и поцеловала в губы. Ты засмеялся:— Ты что? Ночи тебе не дождаться?Фрося загадочно улыбалась:— Не хочу ждать, вот захотела и поцеловала мужа, и никто мне не указ.— Глупая ты.Она продолжала играть:— Пускай глупая, а если обзываться станешь, вовсе ничего не скажу.— Ладно, не обижайся, я же любя тебя.Она опять обняла, прижалась к небритой щеке:— Лаврик, муж мой венчанный, в тягостях я уж третий месяц.Тебя что-то обожгло внутри, ты вроде испугался новости, мысли не допускал, но понимал, что Ляйсан надо будет об этом говорить, а как она отнесется?Фрося потрепала тебя по щекам:— Лаврик, очнись, тебе тошно?Ты обнял ее, чтобы еще минуту помолчать.— Нет, Фрося, это славно, что ты в положении, что ребеночек у нас будет. И Эти Естай обрадуется.— А Ляйсан? — как в лоб ударила Фрося.Ты долго молчал, понимал, что так еще больше сомнений вносишь в сердце жены, но молчал, не знал, как сказать, что ты веришь, даже

На просьбу без промедления, - а вот теперь погоди, погоди, хватит языком. Щекотун-то встал поди? Или никак не отойдешь? Замучили тебя се-годня дамы, не ожидал, поди, что прыть такую покажем? Тогда пусть Фрося фел-ляцио устроит, не лодырничай, Фрося, видишь, помощь молодому человеку требу-ется, а ты бездельничаешь. Справишься хорошо, так и тебе достанется. У Вольде-мара с кокаину чудо как стоять будет, а уж про то чтобы кончить и думать за-будь, часа три гонять будет, прежде чем сольет... - Вы, барынька Лилия Васильевна, завсегда слова какие-то непонятные иностран-ные говорите, а мы ведь не обученные языкам-то. Вы нам по-простому, я ведь по-нятливая, вы сами говорили... По-хранцузски сосать что ли, барчуку, то есть? Так я завсегда готовая, марафету не надо нюхать никакого, меня и так без него забирает, что память теряю... - Вот видишь, поняла все как надо, давай, давай, соси ему, но чтобы он в тебя не кончил, ты ведь мои вкусы знаешь. Я хоть и хлебосольная хозяйка, но когда дело до семени мужского доходит, то тут уж миль пардон. Извините-подвиньтесь, самой едва- едва хватает, чтобы насладиться. - Вы лягте на спину, барчук. Я сама вам все сделаю, не сумлевайтесь, у покой-ника подыму, мы завсегда к этим делам способные были. Еще потом благодарить будете, ни у кого так ловко не получается, как у меня. И барынька, Лилия Ва-сильевна, меня завсегда хвалют... Но это уже тема для другого рассказа... Кстати, я сошелся с Фросей не менее четырех раз, перепало и Лилии Василь-евне. Прокомментируйте этот рассказ:Комментарии читателей рассказа:

Мои женщины. Июнь 1963. Что будет завтра?

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация из открытой сети Интернет.

Продолжение главы «Мои женщины. Июнь 1963. После рыбалки».

Вечером после ужина 17 июня 1963 года вся наша мужская компания «удачливых рыболовов» отдыхала и нежилась в постелях почти до самого начала кинофильма в нашем летнем кинотеатре дома отдыха «Сосновый бор». Мы даже немного опоздали и почти бегом подходили к битком набитому «кинозалу».

Свободных мест на лавках летнего кинотеатра не было. Наша сломанная лавка валялась невдалеке у дощатой стены сцены «ракушки».

Некоторые догадливые зрители-мужчины пришли со своими стульями, табуретками, ящиками из-под фруктов и теперь чинно усаживали на них своих знакомых «барышень» и «дам».

Вот уже третий день все мужчины-отдыхающие усиленно ухаживали за женщинами-отдыхающими. Скоро наш «заезд» в дом отдыха должен был разъезжаться по домам…

Народ галдел, переговаривался, весело шутил и смеялся. Все гадали, какой же фильм нам сегодня покажут…

Киномеханик, как всегда, «темнил», «мутил воду», «кадил кадило» и «интриговал», молча и загадочно колдуя со своим кинопроектором, круглыми жестяными банками и мотками киноплёнки.

В этом заинтересованном зрительском мире нам, семерым мужикам, места не было, мы опоздали…

Никто на нас не обращал внимания. Никто не предлагал нам «ужаться», потесниться и сесть вместе на шаткие лавки. Никто не сочувствовал нам и все делали вид, что «вас тут не стояло»…

Мало того, кое-кто ехидно и насмешливо поглядывал на нас и зловредно хихикал над нами…

Только «старший» из рыбаков, который тоже пришёл чуть ли не последним, увидев нас, поманил рукой и кивнул головой, мол, «за мной! ». Мы пошли…

«Старший» привёл нас за сооружение сцены-ракушки и показал на чудесную садово-парковую скамью с сиденьем и спинкой из нешироких длинных планок. Скамья была недавно покрашена и даже в вечернем сумраке выглядела празднично. Одно только удручало всех – ножки скамьи, сделанные из гнутых водопроводных труб глубоко «вошли» в землю…

Время поджимало, кино вот-вот должно было начаться, а мы всё топтались около скамейки…

Наконец, мой папа крякнул, смело подошёл к торцевому краю скамейки, присел, взялся за трубную перекладину, поднатужился и медленно стал выдёргивать скамейку из земли.

С первого раза у него ничего не получилось…

Тогда он рванул скамейку рывком…

То же самое…

Тогда он выпрямил ноги, откинул голову назад и как-то странно одновременно рывком и потягом потянул скамейку вверх.

- Вы как барон Мюнхаузен, Сергей Иванович, - насмешливо воскликнул «черноволосый», и осёкся… Скамейка поддалась!

Тут уже все мужики облепили «нашу» скамейку со всех сторон и дружными усилиями они вытащили её «на свет божий».

Чуть ли не бегом, спотыкаясь и наступая друг другу на ботинки и сандалии, мы втащили в летний кинотеатр нашу скамейку…

Под удивлённые, восторженные и завистливые возгласы, шутки и прибаутки, мы установили скамейку на то место, где стояла наша лавка и торопливо уселись, тесно прижавшись друг к другу. Из-за тесноты я оказался на коленях моего папы.

Самое замечательное в нашей скамейке было то, что у неё была спинка! Только теперь мы почувствовали, как тяжко нам было сидеть в напряжении на голой доске лавки без опоры на спинку…

Теперь мы просто «кайфовали» и с удовольствием поглядывали на окружающих, которые уже не смеялись над нами, не шутили над нами, не злословили, а завидовали нам.

- Ишь, развалились, как господа сидят! – громко сказал один из наших завистливых недругов.

Мы действительно освоились на нашей скамейке и теперь не просто сидели, строго выпрямив спины, а удобно полулежали, плотно и полностью расслабленно опираясь спиной на решетчатую спинку скамейки.

В это время на экране замелькали первые кадры и начался кинофильм. Это оказалась только что вышедшая на экраны страны кинокомедия Одесской киностудии «Приходите завтра».

Мы, открыв рот, смеясь и грустя, смотрели кино о приключениях простой деревенской девушки Фроси Бурлаковой, которая приехала в Москву, чтобы поступать в консерваторию, потому что обладала уникальным талантом – сильным голосом и музыкальным слухом.

По сибирской традиции дружбы и взаимопомощи, она по наущению завхоза её школы, приехала и обратилась в Москве к совершенно незнакомому человеку, к московскому скульптору, который ваял огромных «пловчих с веслом» и «колхозниц с поросятами».

Фрося явилась к нему неожиданно, без звонка, с кучей своих вещей и припасов из далёкой сибирской деревни. Московский интеллигент-скульптор не просто ошарашен, а шокирован, но и он подпадает под очарование простодушной и талантливой девушки, которая хочет «поступить в институт на певицу».

Визит странной сибирской девушки в Москву для скульптора, его подруги Наташи и его домработницы становится чем-то вроде столичного развлечения, переходящего в серьёзные размышления о таланте, о смысле жизни, о честности в искусстве и в жизни…

В музыкальном институте с Фросей происходят смешные приключения и встречи, особенно с двумя студентами-шалопаями, которые выдают себя за Станиславского и Немировича-Данченко. Они прямо в фойе экзаменуют её умение петь и немного издеваются над ней, пока Фросю не заметил профессор Института имени Гнесиных.

Особенно смешно было, когда Фрося Бурлакова пела для профессора Соколова в зале института под аккомпанемент рояля отрывки из оперных арий и русские народные песни, да ещё при этом для пущего эффекта так «трахнула» по крышке рояля, что женщина концертмейстер подпрыгнула…

Профессор Соколов тоже оказался честным и порядочным советским человеком. Он по достоинству оценил силу, красоту и необычайный тембр голоса малообразованной, но чрезвычайно талантливой сибирской девушки и уговорил руководство Института имени Гнесиных взять Фросю в учёбу в порядке исключения.

Московский скульптор Николай Васильевич, который теперь ваял не по душе, а по коммерческому расчёту, на примере поведения Фроси убеждается, что всея его жизнь и работа – это лишь подделка под настоящее искусство.

Фрося Бурлакова нечаянно роняет одну из его скульптур, ужасается, но Николай Васильевич только благодарен ей за это. Он рушит все с вои «произведения», кроме одного женского бюста, который когда-то был сделан им «действительно для души и для людей».

А Фрося Бурлакова становится студенткой музыкального института, переезжает в общежитие и встречается со своим московским дружком Костей. Увы, ей не суждено было дружиться с ним, потому что он уехал навсегда из Москвы, а она всецело посвятила себя трудной учёбе «на певицу».

Хотя это была кинокомедия, и мы много смеялись и радовались, но общее впечатление от фильма у всех без исключения было хорошим, добрым, сочувствующим. Всем-всем фильм очень понравился и мы, идя домой, в палату, ещё долго вспоминали и обсуждали кадры и события из этого кинофильма.

Неожиданно «толстяк» приятным музыкальным голосом, подражая манере Фроси Бурлаковой, «в лицах» напел знаменитую каватину Розины из оперы «Севильский цирюльник», которую пела Фрося на прослушивании перед профессором.

Все сожалели, что не запомнили имя актрисы, исполнившей главную роль, но наш «очкарик» снова удивил всех своей наблюдательностью, он сказал, что это была Екатерина Савинова.

Мы долго спорили, но потом всё же согласились в том, что все песни и арии в фильме исполняла сама Екатерина, уж больно её голос был необычным и уникальным.

Всем сначала не понравился, а потом понравился скульптор в исполнении Анатолия Папанова, который вначале чуточку издевался над Фросей, важничал, а потом превратился в нормального советского человека и сокрушил все свои «художества», кроме одного душевного произведения.

Мужики смеялись и вспоминали шутников-студентов, но мне один из них, который «галантно» выдавал себя за Станиславского, сразу не понравился и я перестал его вспоминать и смеяться со всеми вместе. Я не простил ему «издевательских шуточек» над Фросей…

По общему мнению, этот фильм «нужно было бы посмотреть всем без исключения, чтобы кое-кто понял, как надо жить по правде и чести».

Я был согласен с моим папой, который сказал эти слова и погасил общий свет в спальне-палате.

Моей последней мыслью было желание поделиться моими ощущениями и чувствами о фильме с мамой…

Вдруг что-то словно толкнуло меня изнутри…

Мама!

Мне почудилось, что это её голос я слышал сегодня в кино…

Это её я видел на экране…

Это она просто и честно говорила мне с экрана что-то такое, отчего я вдруг переставал смеяться и веселиться и мгновенно о чём-то задумывался, глядя на экран…

Я вдруг почувствовал себя тем самым высокомерным студентом-зазнайкой, который обидел и обманул Фросю Бурлакову, воспользовался её простодушием, наивностью и добротой.

Я почувствовал свою вину перед мамой, которая сейчас там, дома, одна, без поддержки и нашей помощи, без моего внимания и участия.

Я, мы, совсем забыли о нашей маме и уже который день не пишем ей обещанные ежедневные письма…

Мне вдруг стало так горько, обидно и грустно за маму, что я потихоньку завыл и заплакал, обливаясь тихими судорожными слезами…

«Прости меня, мамочка», - сказал я мысленно самому себе, стараясь приглушить свои рыдания и хлюпанье в носу. – «Завтра всё будет по-другому. Завтра я обязательно напишу тебе письмо, а после- послезавтра мы обязательно пойдём смотреть с тобой это кино».

С этими «словами» я уткнулся в мокрую подушку и уснул…

«Вот тебе и «приходите завтра», - сказал во мне тихий мужской голос, а чей-то женский голос добавил, - «Завтра, так завтра».

Я ещё успел подумать: «А что будет завтра? ».