Порно истории жития несвятых

Житие несвятых. А кто без греха?

Сказать о том отделе каждого житийного повествования, который содержит «чудеса святого», и который историческая наука признает наиболее ценным в историческом отношении30. Наконец, пусть многие сообщения имеют шаблонный характер, будучи тождественны многим житиям, пусть некоторые сведения просто сочинены автором жития, но, ведь, и шаблон только тогда может удержаться, если он не идет вполне в разрез с наличной автору действительностью; но, ведь, и сочинять автор мог только путем такого или иного перенесения наличной действительности в область прошедшего. А если так, то жития, не выражая тех бытовых условий, при которых жило описываемое в них лицо, могут выражать те условия, при которых жил сам автор жития.Все эти соображения и побудили нас при ознакомлении с древнерусскими житиями в качестве элементов Уставных Чтений31 собрать и документально выяснить характер тех замечании, какие даются здесь по истории древнерусской школы и просвещения.I главаПервый и основной вопрос, предъявляемый ко всякой школе, есть вопрос об её типе. Ученые исследователи, предъявляя этот вопрос к древнерусской школе, дают неодинаковый ответ относительно двух периодов древнерусской истории: домонгольского и после монгольского. Относительно первого ученые мнения, как известно, расходятся. Одни ученые, во главе с Карамзиным, утверждают, что русская школа, была во весь этот период общеобразовательной школой, дававшей научное просвещение. Другие склонны утверждать, что такого просвещения русская школа никогда не давала. Среднее место занимает между ними знаменитый историк русской церкви Е. Е. Голубинский, утверждающий, что русская школа, хотя и давала научное просвещение, но лишь короткое время, в самом начале истории христианской Руси – при св. Владимире и его сыне Ярославе. Из литературы древнерусских житий к указанному спору имеют отношение три памятника: Киево-печерский Патерик, жития Евфросинии, княжны Полоцкой, и Евфросинии, княжны Черниговской.В Киево-Печерском патерике в житии Феодосия есть примечательное место: «и датися веля на учение божественных книг единому от учитель, якоже и сотворив, скоре извыче вся грамматикия всем чудитися о премудрости и разума детища, и о скором его учении»32. Это место приводится Е. Е. Голубинским в качестве возможного подтверждения его утверждения о неудавшейся попытке св. Владимира ввести на Руси истинное школьное образование33. Есть однако основания думать, что указанное место совершенно не может служить к подтверждению мнения проф. Голубинского. Дело, во-первых, в том, что выражение «грамматикия», под которым Е. Е. Голубинский разумеет «все науки» возможно, не принадлежит автору жития, а есть позднейшая случайная поправка слова «грамоты». По крайней мере, в древнейшем списке жития Феодосия, принадлежащем XII веку, вместо выражения «вся грамматикия», стоит «вся грамоты»34. Одна из отрицательных инстанций сознавалась самим проф. Голубинским. Это именно то обстоятельство, что нельзя положительно сказать, что разумеется в житии под словом «грамматикия». Утверждение, что здесь должно разуметь весь круг наук, есть утверждение в сущности произвольное. Ссылка на греческое словоупотребление35 дает право на понимание слова «грамматикия» лишь в смысле грамотности и умения с пониманием читать всякое письменное произведение. Что гораздо ближе к истине понимание слова «грамматикия» в смысле наиболее близком к греческому, подтверждение этому мы имеем в житии св. Евфросинии Суздальской. Здесь мы имеем такое место: «аще и не во Афинех учися блаженная, но афинейския премудрости изучи, философию же и риторию, и всю грамматикию, числа и кругом обхождения и вся премудрости»36. Все это перечисление наук

О. П. КлюкинаСвятые в истории. Жития святых в новом формате. XX век© Клюкина О. П., 2016© Издательский дом «Никея», 2016* * *От издательстваЭта книга подводит итог авторской серии «Святые в истории», в которой писательница Ольга Клюкина в яркой литературной форме представила жития святых на фоне сменяющих друг друга исторических эпох. Не претендуя на научную фундаментальность, книги серии тем не менее позволяют проследить основные вехи истории Церкви от апостольских времен практически до наших дней. А главное, помогают увидеть, что вся история Православия пронизана святостью и складывается из историй реальных людей, которые в своей земной жизни стали «друзьями Божиими», как называл святых преподобный Иоанн Дамаскин.Серия выстроена по хронологическому принципу и состоит из шести книг. Ключевые моменты истории Церкви и святости каждого периода раскрываются через жизнеописания девяти святых. Ольга Клюкина поместила их жития в широкий исторический контекст, что позволяет более ярко представить реальную жизнь подвижников веры. Однако несмотря на обилие исторических фактов, книга читается удивительно легко, на одном дыхании. Автор делает святых близкими и понятными сегодняшнему читателю.Шестая книга не случайно целиком посвящена одному столетию: в христианской истории двадцатый век по насыщенности событиями, драматизму и «концентрации» святости сопоставим лишь с первыми веками христианства, а по количеству сохранившихся исторических источников превосходит все предыдущие эпохи.Более того, многие святые двадцатого века – наши старшие современники, о которых сохранилась живая память. Рядом с нами – их родственники, среди нас еще есть люди, близко знавшие святых, чьи лики сегодня смотрят с икон. Многие из этих святых канонизированы на нашей памяти, кто-то – совсем недавно. Например, преподобного Гавриила (Ургебадзе) Грузинская Церковь прославила в 2012 году, а в месяцеслов Русской Православной Церкви его имя внесено в 2014 году; преподобный Паисий Святогорец был прославлен Священным Синодом Вселенского Патриархата в 2015 году, и еще в начале 1990-х оба этих святых были живы.Этот уникальный опыт встречи, возможность прикоснуться к святости, не только помогают лучше понять нашу недавнюю историю и современность, но и приоткрывают завесу над подвигом святых далекого прошлого. Мученики первых веков уже не кажутся неземными существами, когда читаешь протоколы допросов и письма из тюрем и лагерей новомучеников двадцатого века, а духовные высоты великих подвижников прошлого не кажутся столь нереальными, когда знакомишься с воспоминаниями

Пользу этих положений, по необходимости, не имеют решительного характера. Отмечается «ряд указаний, что одно уменье читать и писать в XVI и XVII веках многих не удовлетворяло». Но един тот факт, что находились люди, которых простая грамотность не удовлетворяла, не может с решительностью доказывать, что вообще «простая грамотность не высоко ценилась». Затем ссылаются на известныя слова Геннадия, который идеалом духовнаго лица ставитъ знание «силы божественных писаний и церковного порядка», но не должно упускать из внимания, что Геннадий скорбит собственно не о том, что во время не было таких идеальных духовных лиц, а о том, что он не мог найти достаточно людей, которые были бы, по крайней мере, «грамоте горазды» он жалуется, что вместо последних ему представляли для поставления мужиков невежд. Наконец, ссылаются на свидетельство жития св. Максима Грека. Но тот факт, что Максим Грек был хвалим за то, что был «словесного любомудрия зело преисполнен, священной же философии до конца навыкл», не в состоянии вполне обосновать заключение, будто «значение придавалось тогда лишь людям, вполне изучившим священное писание и святоотеческие творения и проникшим в их смысл, а сверх того, свободно владевшим церковно-славянским языком». Из свидетельства жития Максима следует лишь то, что тогда ценили таких начитанных людей, но, чтобы тогда мало или вовсе не ценились менее начитанные люди, этого житие прямо не говорит. Наконец, что касается предположения, будто бы Московская Русь XV–XVII веков имела еще особые училища, специальные для тех подростков, которые предназначались в священники и в диаконы, то ни слова Геннадия и Стоглава, ни свидетельства жития Александра Ошевенского и грамматики Мелетия Смотрицкого не дают что-либо решительное в его пользу. Изучения «силы писаний и церковного порядка» Геннадий и Стоглавый собор могли требовать и от обычных школ, к типу которой несомненно принадлежала и школа дьяка «наказавшаго добре божественным писанием»20 и преданием св. отец21 преп. Александра Ошевенского; Мелетий Смотрицкий знал и имел в виду древние обычаи наверное не Московской Руси, а Литовской.Необходимость новых изысканий в области первоисточников истории древнерусской школы и просвещения, таким образом, очевидна. Из этих первоисточников, к числу наименее обследованных принадлежат древнерусские жития святых. Литературных работ специально посвященных обследованию древнерусских житий, как источника истории русской школы и просвещения, до сих пор русская ученая литература не имеет, хотя общее изучение памятников древнерусско-житийной литературы сделало уже серьезные успехи22.Правда, ученые исследования по литературе древнерусских житий святых установили очень низкий взгляд на них, как на исторический источник. Три особенности житий обусловливают такой взгляд. Во-первых – сочинительство фактов, в смысле перенесения событий не только отечественной, но и древней церкви в жизнь другого лица 23. Во-вторых, при истинности факта – одностороннее к нему отношение. «Дорожа лишь той стороной явлений, которая обращена к идеалу, биограф забывал о подробностях обстановки, места и времени, без чего для историка не существует исторического факта»24. «Часто кажется, что в рассказе жития таится меткое наблюдение, живая черта действительности; но при анализе остается одно общее место»25. Наконец, в-третьих, – преобладание формы над фактическим содержанием. «С житием в настоящем смысле слова считали неразлучной ту искусственную форму, которая установилась и господствовала в древнерусской литературе с XV века». Отсюда, «в типическом образе святого, как он рисуется в житиях рядом с чертами