Мигель с кем встречается

Ты всё равно не вздумай сообщить ему, что я был у тебя. Я поговорю с ним, выясню все детали, а уж потом общайтесь друг с другом хоть до второго пришествия.— Я хотел…— Не сейчас, Родригес. Отложи свою просьбу на потом. Обещаю исполнить её, какой бы сумасшедшей она мне ни показалась.С этими словами Мигель повернулся и пошёл к покрытому желтоватой дорожной пылью автомобилю, а Алехандро вернулся в дом, где сказал со страхом ожидавшей конца разговора жене:— Чёрт поймёт этих педиков. Видать, приревновали мальчишку друг к другу. Гореть им всем в аду!— Но ты же сейчас соврал ему, Алехандро!— Тебя не касается. Иди займись своими делами. Это всё из-за тебя, идиотка.— Я слушала своё сердце, Алехандро.— Сердце она слушала! И что мы выиграли?— Мы живы, Алехандро.— Ну да. Тут ты права. Да.IVЧерез два дня после беседы с Алехандро Мигель вызвал Панчито и попросил отвезти его в лесной дом, сказав, что кое-что забыл там, что обязательно должен забрать. Удивлённый неожиданной просьбой — а в последнее время Мигель ни с кем не общался и почти не выходил из дома — Панчито привёз его в горы и послушно, якобы по делу, как сказал ему Мигель, прошёл вместе с ним в ту самую маленькую комнату, куда так страшился заходить.Когда они вошли, Мигель вынул пистолет и со словами: «Ты всегда боялся здесь находиться. Интересно, с чего?» — пристрелил его.Панчито понял, что его убивают, в последний миг перед выстрелом. И даже успел понять, за что.«Мигель убьёт тебя», — вспыхнула в голове произнесённая мальчишечьим дискантом фраза.Что тут возразишь? Пресвятая Дева свидетельница — его предупреждали, но он не поверил.Разве можно верить детям? Они вечно всё придумывают.Раб зарыл ещё тёплое тело Панчито, отпустил псов в лес и уехал с концами на все четыре стороны. А Мигель в тот же вечер нанёс визит Маргарите и, не отвечая на приветствие и её вопрос о том, где Панчито, сел за стол и, положив на него скрещённые руки, молча уставился на неё.Они молчали так почти две минуты, затем Маргарита охнула и стала рыдать.Размазался на увядшем лице толстый слой косметики, задрожали покрытые набухшими венами и унизанные дешёвыми кольцами руки, затряслась под красным гипюром обвисшая грудь. Мигель глядел на рыдающую Маргариту ещё какое-то время, затем встал и ушёл.Перед уходом швырнул на стол внушительную пачку денег и сказал:— Уезжай. Если хочешь жить, конечно.Она кивнула в ответ, а Мигель вернулся к себе и вышел из спальни только тогда, когда понял, что может существовать, не желая пристрелить любого, кто осмеливается

Спросил он. — Дело в том, что моя жена просила передать ей кое-что на словах, но только лично. Ерунда, конечно, но я привык с уважением относиться к просьбам женщин своей семьи. Мы все живём на земле благодаря женщинам, разве нет?— То ты заявляешь, что им надо задать трёпку, то рассказываешь об уважении, — буркнул Гонсало. — Мне, впрочем, наплевать. Общайтесь хоть до второго пришествия.Жестом указав Мигелю в сторону коридора, добавил:— Найдёшь её поблизости, будь уверен, — и, встав с кресла и не прощаясь, пошёл ко второму выходу, через который можно было попасть в заднюю часть двора.Все его мысли были заняты лишь одним — поскорее выпить.XКак и предсказал Гонсало, Инес дежурила в коридоре. Рядом ужом вертелся Хесус.— Полжизни отдал бы за то, чтобы услышать, о чём они говорят, — по-бабьи жеманно делился он с ней своими мыслями. — Сеньор Фернандес — важная персона, у нас таких гостей сроду не было!Инес ничего не ответила Хесусу, лишь посмотрела на него пристально, не моргая. Хесусу стало не по себе. «Чёртова ведьма», — подумал он и хотел было потихоньку уйти, как прямо перед ними, подобно джинну из бутылки, возник Мигель. Хесус утратил дар речи, подобострастно взглянув на гостя, с готовностью заулыбался во весь свой чернозубый рот и мелко затряс головой.Но Мигель видел только Инес и смотрел на неё так внимательно, будто заметил впервые в жизни. Инес тоже смотрела на него и тоже так, будто видела его впервые. По-прежнему не отрывая от неё глаз, Мигель подошёл на расстояние, которое считается неприличным при общении с чужой женщиной, и сказал:— У меня важный разговор к сеньоре, и он не займёт много времени. Я же понимаю, что оно у сеньоры на вес золота.При последних словах Мигель слегка улыбнулся. Более тонкий собеседник уловил бы в этой улыбке иронию, но Инес была не из тех, с кем надо обдумывать интонации, чтобы не попасть впросак.— Я слушаю, — осипшим от волнения голосом сказала она.— Тет-а-тет, — продолжая тонко улыбаться, прошептал Мигель.— Чего? — суетливо поправляя волосы и одёргивая юбку, спросила Инес.— Наедине, милая, — уже увереннее объяснил Мигель.— А-а, — только и смогла сказать Инес и стала растерянно озираться.— Отведите сеньора Фернандеса к себе в комнату, хозяйка, — бойко вмешался в разговор Хесус. — Ну и что же, что это спальня. Зато там вы сможете спокойно поговорить. А я посторожу, чтобы вам никто не помешал.И он учтиво, чуть ли не в пояс поклонился Мигелю.По-прежнему не глядя в его сторону, Мигель одобрительно кивнул,

Сейчас громко сказала, а так, приятельствует. Будет ещё моя служанка дружить со служанками каких-то деревенщин, ещё этого…— Дальше, — напомнил о себе Мигель.— Ах да, ну вот, она разузнает, что там и как, и доложит мне. Нет, ты не бойся. — Мария-Луиза жестом остановила собиравшегося возразить Мигеля. — Про тебя я и слова не скажу. Просто будто мне самой любопытно стало, и всё такое. Анисита, кстати, что-то стала мне говорить на днях, но я не захотела слушать. Очень надо про Гуттьересов слушать без конца, будто других тем нет для разговоров.Мигель одобрительно кивнул.— Умница. Сама понимаешь, что моё имя в ваших бабских разговорчиках трепать совсем не обязательно.— Да-да, ты что, Мигелито, хи-хи-хи, ну ведь тёзка, тёзка! Пресвятая Дева! Какое совпадение!— Спокойной ночи, Мария-Луиза, — сказал Мигель, поворачиваясь на другой бок. — И приятных сновидений.IIIНа следующий день он заказал фейерверк к очередному празднику, а вечером, сидя с сигарой и банкой пива у телевизора, закрыл глаза и представил момент своего триумфа.Завершится ежегодный фейерверк, оплаченный из городского бюджета, если, конечно, можно называть столь пафосным словом несколько жалких петард, когда вдруг из громкоговорителей прозвучит, что сеньор Мигель Фернандес дарит землякам ещё один фейерверк, но уже от себя лично.Брызнут ослепительным светом тысячи маленьких и больших звёзд, взлетят вверх снопы огня, засвистят шутихи, закрутятся вихри разноцветных спиралей. Открыв рты, будут глазеть на блистательное зрелище жители города, а вместе с ними и кудрявый ангел. Зыркнет в сторону Мигеля своими глазищами, прижмётся к своей великанше, расцветёт на чудесном лице нежная улыбка.— Каждый год буду фейерверк устраивать, — сказал Мигель Марии-Луизе. — Пусть радуются.В ответ она пожала круглыми плечами и скорчила кокетливую рожицу.«Как сильно штукатурит лицо эта женщина, — подумал Мигель. — Словно шлюха».Но вслух ничего не сказал. Вдруг понял, что ему неинтересно обсуждать внешний вид Марии-Луизы ни с ней, ни с кем бы то ни было ещё.Наутро он так торопился, что не дал своим женщинам ни одной лишней минуты на подготовку и извёл их криками о том, что они все медленные коровы и хотят сжить его со света. Даже донье Аугусте, славившейся своей любовью к неспешности, пустым разговорам не по существу и истеричными придирками к служанкам, не дал собраться как следует.В итоге донья Аугуста сломала накладной ноготь, а Мария-Луиза не успела выпить кофе.— Я сейчас упаду, — канючила она, вцепившись в крошечную, усыпанную стразами сумочку. — И я не очень довольна макияжем. Такие вещи нельзя делать в спешке! Я плохо выгляжу!Но Мигель не стал её слушать.— Ты и так

В разные стороны сигара, щегольская рубаха с крепким стоячим воротником была явно специально расстёгнута на несколько пуговиц. На смуглой, ладно скроенной груди посверкивала толстая золотая цепь.Ньето только что сообщил Мигелю, что завёл себе подружку, и с некоторой тревогой ждал ответа, понимая, что реакция друга на новость, скорее всего, будет резко отрицательной.Так оно и оказалось.— Нет, ты точно сбрендил, Робиньо, — хлопнул рукой по столу Мигель. — У нас с тобой куча дел, которые не принято называть легитимными, и осторожность надо соблюдать в первую очередь из-за дона Ласерды. Многие, в том числе и он, чего тут греха таить, только и ждут нашего промаха, чтобы сожрать нас. И потом, ты же знаешь эту крысу, мэра Родригеса. Он тут же сдаст нас со всеми потрохами.Ньето промолчал.— Понюхал… — Мигель запнулся, так как хотел сказать грубое слово, но что-то во взгляде Ньето остановило его.— Увлёкся девчонкой, — поправил он самого себя, — с кем не бывает? Но чтобы снять ей жильё, да ещё в том же городе, где живёшь сам? Нет, ты точно сбрендил, дружище!— Я осторожен, Мигелито, — сказал Ньето, скорее, для того, чтобы хоть что-то сказать в ответ.Мигель отмахнулся.— Ерунда. Ты обязательно потеряешь бдительность, рано или поздно. Это неизбежно. Любой чувак, заведя роман на стороне, рано или поздно теряет контроль над ситуацией. Потеря бдительности и есть плата за полученное удовольствие. В этой жизни, Робиньо, за всё приходится платить. Так уж устроен мир, и не надейся, что тебе повезёт больше других.Он отпил порядочный глоток пива и выжидательно взглянул на собеседника.— Не могу, — лаконично сказал Ньето.— Да люби ты эту девчонку сколько влезет, — развёл руками Мигель. — В конце концов, рискуешь ведь ты, а не я. Это у тебя, а не у меня ревнивая супруга, и это ты, а не я хожу по лезвию бритвы. Тебе и карты в руки. Но я предупредил.— Я знал, что ты не станешь меня поддерживать, — философски заметил Ньето.— С другой стороны, кто может разболтать? — продолжал рассуждать Мигель. — В городе таких людей нет, в районе — тоже. Ну разве что служанки увидят, или в баре будут языками чесать местные пьянчужки.— А вот сейчас я слышу то, что хотел, — усмехнулся Ньето.Мигель вновь развёл руками, всем своим видом демонстрируя собеседнику решимость поддержать его в случае непредвиденных осложнений, затем пыхнул сигарой и, заговорщически подмигнув, спросил:— Расскажешь о ней?— С ума по ней схожу, Мигелито, — скорее пожаловался, нежели высказал восторг Ньето. — Не могу работать, спать,

Усадьба была наполнена той атмосферой всезнания, которой отличаются старые слуги, ведающие о своих хозяевах даже то, что те благополучно забыли. Мигель решил познакомить Николь со своим жилищем или, по его выражению - "Обителью пяти отшельников". По очереди они занимали это место или единовременно дружной, "уединённой" толпой - об этом история в лице хитроумного испанца умалчивала. Как бы то ни было, а дом был уютным, дышащим, не заставляющим думать, что ты попал в музей или, на худой конец, в лавку старьёвщика. Мраморная лестница вела наверх, но Николь замерла посреди большого зала, в котором, кроме эха, жили старинные зеркала. Вделанные в позолоченные рамы, они мерцали странным, глубинным сиянием, похожим на южную ночь с роями светлячков.

- Удивительно, - сказала она, притрагиваясь в собственному отражению, - вижу тьму, но воспринимаю её, как свет. Вы продолжаете меня удивлять, месье!

Мигель уже понял, что такую женщину, как Николь, не подманишь роскошными ужинами в стиле "а-ля Людовик XIII" или японской икебаной с единственным стеблем повилики, дикими выходками или маской мудреца, славой Казановы или обещанием - быть, как все. С "ведьмой из Сен-Кло" это не срабатывало. Она, будучи сильным эмпатом, сразу же отличала натужную браваду от настоящей мужественности, пустой трёп от естественности, наглость от уверенности в себе, страх от скромности. И по этой же причине Николь не стремилась обретать друзей или любовников. Чтобы стать близким для этой невероятной женщины, нужно было самому стать Кудесником, способным на всё или, хотя бы, на многое.

И теперь, глядя, как танцовщица ловит огни, вспыхивающие в зеркалах, он радовался. Не своему умению очаровывать, а детскому счастью любимой.

Огни в зеркалах померкли, и темнота укутала зал. Послышались негромкие звуки - тончайшая нить флейты, скользящая сквозь ритмичные удары барабана. Пол озарился лиловым светом, заставляющим вспомнить о древних мистериях, в которых жрецы отмыкали сознание многих поколений, заключённых в одном. Николь, вздрагивая всем телом, опустилась на колени и закрыла глаза ладонями. Гул опоясывал стены и обрушивался вниз, словно старался сбросить танцовщицу в неведомое. "Бам-бам-бам!" - надрывался барабан, созывая прошлых и будущих. Мигель ждал того мгновения, когда Николь вновь родится. Кем? Это было неизвестно ни ему, поднявшемуся на новый уровень, ни ей, выжигающей собственное нутро чужой песней. Её крик - раненой чайкой - пронзил шабаш древних. И тогда настала тишина, в которой раскачивался стебель - женщина с поднятыми над головой руками. Она не двигалась с места, но зал стал стремительно меняться.

Поле, вспаханное и засеянное зубами Дракона, вымучивало из себя убийц; выталкивало из своего чрева копья и тела, облачённые в доспехи; прорастало оскаленными челюстями и орущими глотками.

Где ты, Николь? Где ты, ведьма с надменным станом?

Николь или... Медея? Кровь царей, заключённая в темницу гордости, владеющая чужими жизнями и драгоценным "золотым руном"?

Ты, поющая гимны Гекате...

Ты, растящая аконит в своём саду...

Ты, не знающая мужской любви и страсти...

Ты, предавшая себя ради взгляда, в котором всегда будешь стоять на коленях.

Море, лохматое, как украденная шкура. Боги, недовольные Силой женщины. "Арго" - волчонок, пойманный на кусок сырого мяса и посаженный в клетку невезения. Молнии, убивающие воинов и опьяняющие Медею вином брошенной родины. Вернись, яркоглазая, вернись к себе - колодцем со звёздами, из которого берут воду зарницы! Вернись! Но только песок скрипит на зубах тех, кто обвиняет Любовь в падении.

Кровь Тезея в детях, играющих чёрным кристаллом матери. Кто вы, детёныши, осыпающие друг друга золой? Кто вы, зверьки, кусающие жизнь за соски, полные молока? Кто вы, зачатые царями, но рождённые, чтобы прислуживать? Кто вы, доски, выломанные с днища корабля? Кто вы, не имеющие будущего? Не имеющие...

Поле, засеянное зубами Дракона, всегда прорастает чёрным покрывалом Гекаты, несущейся по дорогам на колеснице. Сброшена повязка с глаз Николь-Медеи, чтобы стать зрячей в ночи, чтобы стать ведающей колдовство, чтобы стать пламенем страсти, убивающим никчемных, завораживающим стойких и возвышающим стремящихся.

- Кем ты подойдёшь ко мне, Мигель? - спросили глаза Николь, когда танец тьмы и света растворился в неведомом.

О своих мыслях, поделись сокровенным. Ты же знаешь, муженёк, что твоя жёнушка не даст тебе плохого совета.Мигель прилёг обратно на кровать, заложил руки за голову и задумчиво уставился в потолок. Вспыхивал и гас беспрестанно снующий из одного уголка губ в другой огонёк сигары, и Мария-Луиза испугалась окончательно.— Мигель, ну что с тобой? Ты какой-то странный! Тебя кто-то накрутил? Дева Мария, ну конечно!Мария-Луиза возмущённо взмахнула пухлыми руками, в любое время дня и ночи унизанными множеством колец.— Опять моя дорогая свекровь начала свою старую песню про наследника! — воскликнула она. — Донью Аугусту исправит только могила, и ты не наезжай сейчас на меня из-за своей мамы! Ты знаешь, что я права!Мигель вынул изо рта сигару и раздражённо сказал:— Не зря я всегда говорил и буду говорить, что ты дура. И дочь твоя дура. Да и моя мать тоже дура. Святые угодники, что за женщины окружают меня! С кем я живу?!Распалившись от собственных слов, он швырнул на пол сигару и несколько театрально вскрикнул.— Больше не могу с вами, дуры!Испуганно разглядывая Мигеля, Мария-Луиза осенила себя крестом и, подбежав к расположенной в боковой стене нише со статуей Девы Марии, лихорадочно зашептала выученную ещё в детстве молитву-заговор. Мигель некоторое время смотрел на жену так, будто видел её впервые. Затем взгляд его изменился, а тон стал совершенно другим.— Ну чего ты так испугалась, глупая, — ласково сказал он. — Иди-ка сюда, приляг рядышком со своим мужем, только кровать не раздави ненароком.Он засмеялся своей шутке, затем растерянно потрогал рукой лицо и, не обнаружив в уголке рта привычной сигары, стал шарить глазами в её поисках. Заметил возле стены сиротливо темневший длинным боком сигарный контур и, указав на него Марии-Луизе, попросил:— Подай сигару, жёнушка.Она охотно и довольно ловко для её комплекции исполнила просьбу, а Мигель еле удержался от того, чтобы не зааплодировать. Способность этой толстой и неуклюжей, на первый взгляд, женщины к быстрым слаженным действиям всегда умиляла его.— Я тебе всё сейчас расскажу, Луисита, — миролюбиво сказал он. — Только ты меня не перебивай, договорились?Довольная, она протянула ему сигару, терпеливо подождала, пока он вновь раскурит её, и обратилась в слух.IIПлан усыновления маленького гринго привёл Марию-Луизу в восторг.— Он просто прелесть, правда? Я глядела незаметно в его сторону там, в церкви, но успела только чуть-чуть увидеть. А потом он сидел между Гонсало и его мамкой, и его самого не было видно, только кудряшки. Так вот, я на эти кудряшки и посмотрела. Целых два раза посмотрела, когда повернулась в ту сторону. Нет,