Встреча чичикова и ноздрева кратко

Новою шиною»; Чичиков выкатился; похороны прокурора ему преградили дорогу; заработало неутомимо вертящееся неугомонное колесо, которого ось — червь, вгрызшийся в середину круга; «летит все, что ни есть на земле»; «спицы на колесах смешались в один гладкий круг»: «Чичиков, Чичиков пошел»; «ребенок, позабыв... приличие..., побежит... вдогонку, поддразнивая: «Чичиков! Чичиков! Чичиков!»«Все пошло, как кривое колесо».«Гладким кругом» влетев, вылетело из города колесо, фигура фикции; ширяся, став пространством России, исчезло оно: до второго тома; фабула первого — замкнутый, на оси вертящийся круг, стирающий спицы.Замечателен склик мелочей и симметрия в расположении их; том делится на три доли: 1) объезд помещиков, 2) апофеоз, 3) развенчание с бегством; есть обратная симметрия в расположеньи угроз: 1) встреча с Коробочкой, учуявшей подоплеку Чичикова; 2) чубук Ноздрева, едва не проехавшийся по спине; для Ноздрева всякий — подлец; и стало быть: подлец Чичиков; 3) Собакевич, понявший Чичикова, так-таки и отрезал: «Вам нужно мертвых душ?.. Знаете ли, ...такого рода покупки... не всегда позволительны, и расскажи я, или кто иной, — такому человеку не будет никакой доверенности». В городе Коробочка, Ноздрев, Собакевич, — каждый по-своему, подводят- 103 -Чичикова, но — в обратном порядке угроз: сперва Собакевич — спрашивает в неподходящем месте: «Почем купили души у Плюшкина?» Чичиков — отразил; за ним Ноздрев дает публичную оплеуху; и наконец Коробочка производит в городе взрыв.Посещение помещиков — стадии падения в грязь; поместья — круги дантова ада; владетель каждого — более мертв, чем предыдущий; последний, Плюшкин, — мертвец мертвецов; каждый подан единственно: Манилов — в серо-голубоватых тонах фигуры фикции: «не без» сопровождает его; Коробочка дана впестрядь: на картинах птицы, цветы на часах, ситцевое, вероятно, лоскутное одеяло; кулечки, коробочки, палочки, как... в «коробочке»-ларчике; то же — на дворике: теснота, курятники, мусоры, птица: «бережлива старушка» (МД); под стать Чичикову; он — коллежский советник, а она — коллежская секретарша; чем не пара?«Ах прелести! Так он за старуху принялся?» (гл. 9-я).Ноздрев показан в раззоре, в сплошной неуютице («посредине столовой... белили стены...»; обед — «катай-валяй, было бы горячо»); всюду и грязь, и блохи: «пребойкие насекомые кусали больно». Собакевич, медведь, дан — коричнево-бурым, как шерсть медведя (похож на медведя); фрак тоже медвежьего цвета; цвет лица — медный пятак; стены дома же — дикие;

Поразили Чичикова: «Колесо» и «Неуважай-корыто» (свиное).О «колесе» — ниже.Пока о грязи.Грязь и на поле Ноздрева: «брели..., не разбирая, где большая, где меньшая грязь»; и «воротились тоже гадкою дорогою»; Ноздрев ужасно груб с Чичиковым: «что-нибудь затеял?.. Врешь!.. Знаю тебя: большой мошенник...»Когда ларчик открыт, то не скроешь кривого пути! Чичиков, которому претило «выражение,... оскорбляющее благопристойность», который и нос затыкал гвоздичкою от «неблагопристойного» запаха, — защищает слабо себя, отвечая Ноздреву: «Ему всякую дрянь хотелось бы пощупать рукой, да еще понюхать»; «зловонная дрянь», обнюхиваемая Ноздревым, — Чичиков, потеющий, а вовсе не Чичиков-«мамочка»; становится ясным: Петрушкина вонь — его вонь: «ты, брат, чорт тебя знает, потеешь, что ли? Сходил бы... в баню». Потеет — Чичиков; воняет-то от него; склянка с одеколоном необходима; все без нее озловонит.- 99 -И рельеф пути по помещикам — спуск без подъемов; дом Манилова — на покатости; от него — спуск к Коробочке с вылетом из брички; перед домом Коробочки — лужа (в яме); от Коробочки до Ноздрева — перелоги спуска; Ноздрев — в низкой местности: «ноги выдавливали воду...; до такой степени место было низко»; наконец: въехав в город, бричка «опустилась как будто в яму, в ворота гостиницы»; путь — спуск: в яму с грязью; наряд Чичикова потускнел; Петрушка «вынес панталоны и фрак брусничного цвета с искрой»; «растопыривши на... вешалку, начал бить хлыстом..., напустивши пыли на весь коридор» (гл. 7-я). От торжественного выезда — к яме, грязи, бегству от кулаков, к порке хлыстом — какой слёт!Несчастия начались от заезда к Коробочке, когда сбились с пути; Коробочка — рок; ларчик — тоже; как Герман с графиней, сцепились, друг друга пугая, они; она у него взяла листик, а он у нее взял письмо для поверенного, протопопова сына, «которого бы могла уполномочить на свершение крепости»; письмо ж оказалось — уликою; сам протопоп жил при церкви «Николы на Недотычках»; к нему потащилась Коробочка: колымага, «сделавши несколько поворотов...», свернула «в темный переулок»; из темного переулка водили на сделку «не только сына протопопа..., но... и самого протопопа»; протопоп — протопопше; та — «даме приятной во всех отношениях».«Вообразите, приходит ко мне... протопопша, и что бы вы думали?»Чичиков сам подготовил удар, дав бумагу «подать в суд». Угрозою встретил Чичикова

Связанное с кривой дорогой и умиляющее Муразова, —- 96 -пока что единственная собственность Чичикова: оно — динамика изворотов в подходе к недвижимому имуществу; Чичиков едет вбок: детали бокового троечного бега — лишняя деталь эмблемы кривого пути: «Проедешь..., так вот тебе направо»; «не мог припомнить, два или три поворота проехал»; поворотил «на... перекрестную дорогу..., мало помышляя..., куда приведет дорога...»; «своротили с дороги и... тащились по избороненному полю»; «начал поворачивать бричку, поворачивал, поворачивал и, наконец, выворотил ее... набок»; «как добраться до большой дороги?» — «Рассказать... мудрено, поворотов много»; «дороги расползлись, как ... раки»; от Собакевича Чичиков «велел..., поворотивши к... избам» ...чтобы нельзя было видеть экипажа со стороны»; «бричка ... поворотила в... пустынные улицы»; «аллея лип своротила направо, ...превратясь в улицу тополей»; «в воротах показались кони..., как лепят их на триумфальных воротах. Морда направо, морда налево, морда посередине»; когда же «экипаж изворотился», «оказалось, что... он ничто другое, как... бричка»; наконец: «при повороте... бричка должна была остановиться, потому что проходила похоронная процессия»; хоронили прокурора, умершего со страху от кривых поворотов Чичикова.Соедините боковые подъезды тройки с боковым ходом Чичикова и дорожными незадачами (не туда попал), и вы удивитесь цельности приема: ехал в Заманиловку, попал — в Маниловку; ехал к Собакевичу, попал к Коробочке; от Коробочки — к Собакевичу вновь не попал, а к трактиру и к Ноздреву; от Ноздрева сцепился с экипажем губернаторской дочки, из-за которой позднее поднялся скандал (де хотел увезти); бричка ломается, когда надо на ней улепетывать; та ж околесина во втором томе: ехал к Кошкареву, попал — к Петуху, и т. д.Кривой путь упирается в тюремные стены, внутри которых, по Гоголю, осветил-таки, пусть наполовину, луч совести; эмблема конца дана уж вначале: «темнота..., — хоть глаз выколи»; но сама судьба решилась... сжалиться... бричка ударилась... в забор..., ...некуда было ехать» (перед этим — был гром и плюханье в грязь); «свет... досягнул туманной струею», осветив наполовину домик Коробочки: «видна была... лужа..., на которую прямо ударял... свет» (гл. 3-я).В эту лужу ухнуло предприятие Чичикова: после грома над ним; из тюрьмы кривыми путями — «уже некуда было ехать»; но свет совести до Чичикова досягнул, хотя и туманной струей, озарив половину души, — после разговора с Муразовым: «Какие-то...

Идеальному образу Диты фон Тиз

Он сидел в дрожках, уставив подпертый высоким воротничком шлафрока подбородок на резную в камедях рукоять тросточки, по случаю выигранной на Ярославской станции у какого - то проезжего гусара в штосс, и слушал, как человек в бакенбардах назойливо тянет за рукав пестрядевой рубахи краснорожего мужика, подпирающего стену трактира, куда вбежал его кучер Ермолай.

- Нет, ты скажи, - приставал человек в бакенбардах, рывком ставя мужика посреди дортуара, - тебе вот разве не насрать ? До Москвы или до Казани, ты - то, все одно, никогда дальше уездного города не попадешь ?

- Почему не попадет ? - плакал пьяными слезами второй мужик, страшный, всклокоченный, ползая посолонь у их ног. - Ухойдакает исправника культяпкой да в каторгу и угодит, а за ей, - мужик присвистнул и пал кудрявой головой в кучу свежего навоза, - вся Сибирь - матушка.

- И кто ж тогда у ей батюшка ?! - заорал, торжествуя, бакенбардистый, пиная первого мужика, уже начавшего опасно раскачиваться под неистовым напором его вопросов, в голень. - У твоей сраной Сибири - то ? Га ! - обрушил человек в бакенбардах своего собеседника вниз, в навоз, к спавшему уже второму мужику. - Китай, наверное, - чуть слышно сказал Павел Иваныч, пожимая плечами. Бакенбардистый не расслышал, но тяжко повернулся всем телом, облаченным в форменный вицмундир железнодорожного ведомства, к вышедшему на крыльцо Ермолаю.

- Ляржан ильньяпа, - как всегда глупо улыбаясь, зачем - то делая книксен, кашляя и сморкаясь, закричал Ермолай, вновь скрываясь за отсыревшей дверью трактира.

- Пидарас ! - надрывался человек в бакенбардах, заплевав дверь трактира вязкой слюной. - Иди сюды, я тебе отсыплю !

Он шарил в карманах, вытаскивал какие - то билетики и даже чугунный компостер там нашелся, но денег не находилось. Наконец он затолкал весь этот хлам обратно, роняя на павших мужиков табачное крошево, и оглянулся, заметив внимающего Чичикова.

- Пал Иваныч !

Чичиков встрепенулся, только сейчас разглядев жизнерадостную физиономию исторического человека, чьи претерпевшие при их последней встречи бакенбарды густо разрослись. Меньше всего ему хотелось бы сейчас наблюдать именно его, местного помещика Ноздрева. Но это был он, что и подтвердил пятящийся спиной вперед Ермолай, таща из трактира барина в халате вишневого цвета.

- Мижуев, - говорил Ермолай, старательно спускаясь по ступенькам. - Вдрызг пьяный, лежит себе у стойки и грезит из Киттса. Или Йейтса, - задумался кучер, опуская Мижуева на землю. - Да по х... й, - шептал Ермолай, забрасывая тело барина на облучок, - хучь певец последних дней Орлуша. Все они пидарасы, - вздыхал и зудел кошмарным оборотнем Ермолай, приминая каменным задом фотографическую карточку донны Анны, выложенную Чичиковым как оберег от вздорных поползновений Ноздрева, уже подбирающегося к дрожкам.

- Стой ! - гаркнул исторический человек, уцепившись за вытянутую морду коренника. - Зять мой, потому, - пошатавшись, продолжил Ноздрев, икнув, - пущай лежит по трактиру.

- Окстись, Семен Ротаныч, - кротко произнес Чичиков, совершенно не помня ни имени, ни отчества знакомца, отупело уставившегося на Ермолая, - я с его женой накоротке знаком с гимназии Переяславской.

- А мне - то сестра она ! - зарыдал Чичиков, пробираясь к дрожкам от морды коренника до хвоста, громко уставленного в собирающееся тучками небо. - Тебе однокашница, этому, - Чичиков плюнул на бесчувственное тело Мижуева, залезая на дрожки, - жена, стало быть, но мне - то сестра родная !

Ноздрев влез на соседнее место с Чичиковым и ощупал мокрыми пальцами лицо приятеля. Чихнул, мотая головой, и неожиданно взъярился :

- Ты кто таков есть ? Отчего лик моего знакомца дорожного Пал Иваныча Чичикова на себя приял, вздев ?! Ответствуй, сука !

Ноздрев зашатался и упал с дрожек. Покатавшись немного, уткнулся в тугой бок одного из мужиков и заснул, пустив несмелую струйку мочи сквозь плотную ткань трикотиновых брюк, по последней губернской моде зауженных к талии.

- Чево встал ? - прикрикнул Чичиков на задумавшегося чему - то Ермолая. - Грузи и этого.

Ермолай поднял Ноздрева, притыкая к Мижуеву, подал Чичикову фотографию донны Анны и уселся на свое место, ответственное и важное, место человека, управляющего лошадьми, что в условиях передвижения по беспонтовым направлениям чуть вжатой в планету почвы, именуемым тута дорогами, насущно ведет к целесообразной гордости за два десятка лет правления президента Путина, оставляющего потомкам шикарные дорожные покрытия из ям и дырок.